О «музыке нашего края». Я не знаю, что скажет на эту тему какой-нибудь этномузыколог, но я редко встречал, чтобы «народная» музыка не рождалась на основе песни. То есть, практически вся музыка, которая относится к народной и «осмысленной» - это инструментальная транскрипция именно песни. Ирландская, русская, китайская, американский фолк, латиноамериканская, музыка островитян – все на основе песен, почти все можно спеть. Исключением является танцевальная музыка, где осмысленности практически не уделяется никакого внимания. Все что выше обычно называют уже музыкой классической. Здесь и европейская, и китайская, и арабская, и индийская, и японская инструментальная музыки. Многие из европейцев частенько неевропейские инструментальные музыки называют именно народными, иной раз и не подозревая, что за этим стоят ШКОЛЫ, что большинство музыкантов, так же как и скрипачи, и пианисты – это люди, которые взялись за инструмент еще в раннем детстве. И развивается классическая музыка не в условиях народной культуры, а в рамках придворных ансамблей, касты странствующих музыкантов-профессионалов (например, кобзари, странствующие волынщики, группы скоморохов, клезмеры), в особых средах, где музыка являлась одним из обязательных элементов самопознания (арабские суфии, японские комусо, индейские/сибирские шаманы). Одним словом, для осмысленной, глубокой, сложной музыки нужно создать и поддерживать условия для музыкантов – профессионалов.

Особый промежуток между ШКОЛОЙ и народной музыкой занимают такие интересные «жанры», как наигрыши. То есть, это культура, в которой музыкант, чаще всего, не имеет школы, учителей, но имеет инструмент, совершенствуется часто, но нерегулярно. Это наигрыши под праздничные шествия, пастушьи наигрыши на жалейках, кавале, телинке, нигрыши средневековые всякие, военные, торжественные «гуляльные». Для поддержания такого типа музыки, наоборот, нужно не прогрессивное общество, а архаичность и незыблемость уклада, где инструментальная музыка появляется «сама собой», она является необходимой частью самой общественной системы.

Балканско-карпатская инструментальная музыка - это один из интереснейших феноменов, который родился благодаря благоприятнейшему стечению обстоятельств:
с 14 по 18 век Балканы были местом конфликта и культурного влияния двух крупнейших культурно-музыкальных агломераций – европейской («венской») и восточной («арабской»). Плюс, влияние оказывали восточнославянские, еврейские, греческие «силы». Каждая из агломераций давала какой-то вклад в развитие именно придворной музыки. А придворные музыканты часто распускались, расходились и по городам-по селам, неся свои умения, знания и мелодии «в массы». Существующие сегодня хитрые музыкальные лады, неординарные ходы и стремление к микроальтерации – это следствие именно такого вот влияния. В той же Румынии можно отчетливо (по долинам рек, по горным грядам) выделить области, в которых музыкальная культура очень отличается от других областей: Доброгея, Трансильвания, Молдова, Олтения, отдельные части Валахии, кусочек Буковины. И в каждой из областей чувствуется влияние конкретных сторонних культур: там - восточные славяне, там славяне, там – турки, там – венгры-поляки, там – австрийцы.
Большая часть Румынии вплоть до окончания Второй мировой – это территориально изолированные села со скотоводческо-земледельческим укладом, где имела возможность развиваться традиция наигрышей. Карпатские чабаны – это вообще отдельный класс людей, которые были изолированы от общества по нескольку месяцев. То есть, что-то новое, занесенное раз в пятилетку, тщательно обсасывалось, причесывалось. И сохранялось.
Сразу после окончания Второй мировой коренные румыны-композиторы, получившие европейское образование, обратили свое внимание на народные нигрыши, песни. И перевели их на язык «большой» музыки, сразу записав народные традиции на бумаге. А поскольку источники неизменными продержались очень долго, то было «из чего брать». У «русских композиторов» было чуть сложнее – Россия подключилась к европейской музыкальной культуре однозначно и бесповоротно, поэтому очень немногие мотивы были ими приняты и переосмыслены. А переход на ноты уже обеспечивает музыке сохранность. И играют на флуерах/кавалах/наях либо транскрипции песен, либо конкретные музыкальные произведения конкретных композиторов.
Хитрые музыкальные лады подчеркивают «народность» музыки, выбиваются из современного мажорно-минорного музыкопонимания, потому эта музыка, оставаясь, в большинстве случаев, понятной европейцу, уже несет в себе «уникальность и неповторимость». И легко отличима от других. Хотя, на самом деле, представляет из себя более сложную систему (как я уже говорил о музыкальной географии Румынии).

Одним словом, стык культур, породивших «необычность», и архаический уклад общества до самого момента записи. А вот в большинстве народных традиций Европы народные инструментальные культуры просто… рассосались. То есть, традиции переросли в профессию, а потребности населения стали удовлетворять профессионалы-музыканты. Ведь никто сейчас не скажет: народная французкая мелодия. Нет, скажут «старинная французская мелодия» или «средневековая французская мелодия». Село/деревня перестают таковым быть, плотность населения возрастает, происходит миграция населения, усугубленная войнами, конфликтами, природными бедствиями и экономическими условиями. Рождается городская бытовая песня, люди становятся профессионалами.

Потому, если уж говорить о народной музыке – то это песня. Песня хороша именно тем, что, по большей части, каждое произведение «в словах» уже несет в себе некоторую музыкальную основу: то есть, прочитав песню, уже можно понять, какой там может быть метр, даже основные ладово-интонационные основы. Для передачи песни не нужен музыкант или запись – песню можно просто пропеть несколько раз, и другой человек уже может её воспроизвести. Посмотрите на сборники Иваницкого (да и любые другие сборники по теме «музыкальный фольклор»). Где там инструментальная музыка? В лучшем случае – несколько пьесок, в случае «чаше всего» - только песни. Наигрыши просто исчезли в связи с искоренением традиций и упразднением социальных классов.

А музыка имеет одну интересную особенность. Ее сложно описать словами. Вот, нашли табличку с иерихонскими текстами, посидели, подумали – расшифровали. Потому что человеческие отношения, строй и желания всегда одинаковы. А отыскали мраморную плиту с нотной записью эллинов – как это сыграть? Это сейчас мы понимаем, что ля – это столько-то герц, а ноты на стане находятся именно в таком соотношении. А вот расшифровка очень старых (в том числе – и средневековых) нотных записей – это просто непосильная и нереализуемая задача. То есть, нам не понятен ни смысл, ни буквы, ни грамматика, ни эталон. И это мы говорим именно о записи. С наигрышами еще хуже – их никто не записывает, они либо передаются следующему поколению на слух, либо умирают вместе с носителем. Умер пастух, умер дед Макар, на сопели игравший – все, потеряно. Навеки.

Хорошо это или плохо? Не знаю, просто это имеет место быть. Но песня сохранилась. И, думаю, много песен сохранилась. И нужно не искать потерянное, а создавать новое.

Опять же, это мое личное мнение. Грубое и неотесанное, не подкрепленное знаниями, просто констатация того, как я вижу.

почему после такой музыки приходит интересное настроение... Если попробовать описать это словами, то это состояние умиротворения, радости, чуткого внимания к окружающему миру и почти детского восторга от незначитальных, но интересных событий.